Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17), – говорил апостол Павел. Порой именно поиск и жажда свободы приводят человека к Богу. От увлечения идеями свободолюбивых хиппи до противостояния сектам – о своем воцерковлении, призвании и служении рассказал профессор сектоведения и церковной истории Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, президент Центра святого Иринея Лионского, сектовед Александр Леонидович Дворкин.
– Александр Леонидович, Вы крестились в сознательном возрасте. Что поспособствовало этому шагу? Как Вы пришли к этому решению?
– У меня был достаточно сложный путь в Церковь. Я вырос в неверующей семье интеллигентов. Но вопросы веры интересовали меня с детства. Я старался найти ответы в атеистических книгах – других не было. И довольно много библейских сюжетов я узнал именно из них. Потом я стал участвовать в движении хиппи. Меня выгнали из института, начались аресты и задержания. В конце концов во время одного из них мне предложили эмиграцию: намекнули, чтобы я добровольно поехал на Запад. Либо меня недобровольно отправили бы на восток. Я решил уехать, тем более тогда уже начал разочаровываться в движении хиппи. Изначально идея движения была «Мы живем не по лжи», как у Солженицына. Мы не занимались политикой, не участвовали в выборах, никого не трогали и не хотели, чтобы трогали нас. Устраивались на самые простые работы – дворниками, сторожами. Я работал санитаром в реанимации. Тогда я не понимал, что жить не по лжи – это не только не соглашаться с советской властью. Это глубже. Ложь была в наших отношениях, в том, как мы существовали. И со временем это все больше разлагало нас. Я интуитивно почувствовал, что этот путь ведет не туда. Я решил, что причиной тому – ненастоящие хиппи в России. «Настоящие – в Америке, там все будет нормально», – понадеялся я и эмигрировал. Однако, попав туда, очень скоро убедился в том, что если и были настоящие хиппи, то это были мы.
Именно на чужбине в какой-то момент я осознал себя верующим. Возник вопрос: что делать дальше? Так совпало, что мой приятель, бывший хиппи, был крещеный. Весенним вечером мы с ним гуляли по Нью-Йорку, и он спросил: «А ты знаешь, что сегодня Пасха?». Я не знал. Он предложил мне зайти в церковь. Мы подошли к маленькой эмигрантской церкви, которая даже не выглядела как храм. Это был двухэтажный дом, над козырьком которого из проволоки был сплетен куполок с крестом. В довольно темной комнате с невысоким потолком мы увидели иконостас, шла служба. И вот в тот момент я, наверное, ощутил то, что ощутили послы святого князя Владимира в Святой Софии. Я почувствовал, что здесь Бог живет среди людей. В этот момент я решил принять Крещение.
На работе в копи-центре я общался с русским эмигрантом Аркадием, который оказался последователем Георгия Гурджиева, оккультистом. Сначала я об этом ничего не знал. Я увидел, что он копирует разные религиозные книги, задал ему несколько вопросов, он пригласил меня к себе. Я говорил ему, что хочу креститься, он соглашался с тем, что это верно, но утверждал, что мы не можем креститься просто так у кого попало: один священник – алкоголик, другой – агент КГБ. Он говорил, что нужно найти святого человека, тогда можно будет креститься. Я прислушивался к его мнению. Он давал мне читать разные оккультные книги. Так продолжалось целый год.
Потом я стал соблюдать Великий пост, не имея представления, зачем это нужно, и носить крест. На пасхальную службу я пошел в тот же храм, где был первый раз. Аркадий тогда разозлился и отказался идти со мной. А я дал себе слово: буду креститься у того священника, которого встречу первым. Вышел молодой батюшка. Я думал, он меня похвалит за мое намерение принять Крещение, но он сказал, что нужно готовиться к этому шагу, начать регулярно ходить в церковь на воскресные Литургии. Я решил, что сделаю все, что он скажет, крещусь, но больше он меня не увидит. С Аркадием наши пути разошлись.
Я начал ходить в храм, было тяжело, я просыпал, опаздывал. Священник со мной занимался и легко опроверг все оккультные идеи, которых я понабрался. В двухнедельный отпуск я уехал к приятелю в Пенсильванию, в сельскую местность. Радовался, что наконец-то отосплюсь и уж тут точно никуда не пойду в воскресенье. Однако в воскресенье проснулся и почувствовал: что-то не то. Я понял, что хочу идти в церковь. Я попался.
19 января 1980 года я крестился, потом сразу причастился на Литургии. При этом я словно увидел себя прозрачным. После богослужения было чаепитие, и перед ним я вышел на улицу покурить. Достал сигарету и вдруг увидел, сколько копоти сейчас ляжет на мою «прозрачность». Я даже не могу сказать, что я бросил курить, я просто перестал, и больше не хотелось. Так началась моя церковная жизнь.
– У Вас историческое образование. Почему Вы заинтересовались впоследствии именно сектами? Как стали ведущим сектоведом?
– Когда я вернулся в Россию 1 декабря 1991 года, начал работать в Отделе религиозного образования и катехизации. Отец Глеб Каледа однажды спросил меня, чем именно я хочу заниматься. Моим желанием было преподавать историю Церкви, историю богословия. Но на тот момент очень остро стояла проблема с сектами. Я отказался заниматься ими, это не мое, ведь я – историк. На что отец Глеб сказал: «Понимаете, вы жили в Америке, значит, вы хоть что-то знаете про истоки сект, а мы – ничего. Плюс знаете языки, можете работать с первоисточниками». Но я все равно отказался.
А потом в отдел стали приходить матери пострадавших от сект. Их было очень жалко. Отец Глеб всегда приглашал меня на беседы с ними. В основном приходили жертвы «Богородичного центра». Я тогда поразился, насколько эта секта похожа на раннехристианскую секту монтанистов, и решил провести конференцию на эту тему. Сразу начали звонить журналисты, задавать вопросы про другие секты. Так я стал считаться экспертом.
А потом Божественным Промыслом я познакомился с профессором миссиологии датчанином Йоханнесом Огордом, который всю сознательную жизнь боролся с сектами и вывел из них многих людей. Он собрал громадную библиотеку, организовал «Диалог-центр», который противостоял сектам с христианской точки зрения. Когда рухнул железный занавес и секты хлынули к нам, профессор очень хотел помочь России и поделиться своим багажом, чтобы как-то остановить секты. Он стал спрашивать, кто у нас занимается сектами, и его привели ко мне. Я приезжал к нему на семинары, знакомился с сектоведами из других стран, чемоданами ксерокопировал сектантские материалы и книги по исследованию сект и вез эти материалы в Москву. Это легло в основу нашей библиотеки. Года 2-3 я интенсивно обучался, осваивал новую специальность, втянулся. Сейчас я занимаюсь не только сектами, но и историей, преподаю.
Благодаря «Диалог-центру», с которым я познакомился, я понял, что нужно открывать подобный центр у нас. Кого выбрать небесным покровителем – вопрос не стоял. Я знал про святого Иринея Лионского – первого церковного сектоведа, – и было очевидно, что более подходящего святого нам не найти. Основная цель работы Центра – противостояние сектам, профилактика попадания в них. Мы собираем информацию, делимся ей, работаем со СМИ, с правоохранительными органами, с юристами, с пострадавшими и их родственниками. Наш Центр – общественная независимая организация, она не входит в структуру Церкви.
– Александр Леонидович, какова основная причина попадания в секты? Что делать родителям, чтобы уберечь детей от этого?
– Трудно сказать. Есть такое представление, что в секты попадают люди исключительно из проблемных семей. Но это не так. Очевидно, что чем крепче семья и чем больше в ней любви, тем больше шансов вытащить человека из секты. Понятно, что большинство детей переживает юношеский кризис, бунт. Здесь важна та основа, которую заложила семья, воспитание критического мышления, определенный культурный уровень человека: литература, живопись, музыка. Потому что секта – это всегда китч, безвкусица. И как человеку с абсолютным слухом любая пошлая мелодия будет резать слух, так любые сектантские идеи не подойдут человеку с развитым эстетическим вкусом – он будет ощущать эту фальшь, даже в критической ситуации. Если и есть какое-то противоядие, не стопроцентное, то это воспитание эстетического и духовного вкуса. А духовный вкус вне Церкви не развить.
– Неоязычество. Почему о нем сейчас так много говорит Патриарх, государственные органы? В чем его духовная угроза?
– В том, что это – ложь, отречение от Христа. Быть со Христом – это жизнь, быть вне Христа – это смерть. Если мы говорим с точки зрения государства и светского общества, то нужно понимать: все основанное на лжи никогда ни к чему хорошему не приведет. И если неоязычник верит в псевдоисторические конструкции, которые он считает истинными, значит он историю и культуру своей страны считает ложью. Это не может не вызывать их раздражения, ненависти, это приводит к разного рода преступлениям на почве ненависти. Их обманывают, и они ловятся на такие грубые подделки, которые, если чуть-чуть включить мозг, видно. Но некоторые люди не умеют сравнивать и сопоставлять, это проблема, это отсутствие критического мышления.
– Где та грань, которая отделяет истинную веру от язычества? Порой подобное непонимание встречается среди православных христиан.
– Магическое отношение к Богу. Нужно понимать, что мы не можем контролировать Бога, не можем положить Его в карман и сделать золотой рыбкой, которая послушно исполняет все наши желания. Бог лучше знает, что нам нужно. Он любит каждого из нас и будет действовать исходя из того, что необходимо для нашего спасения. Самое главное и сложное в жизни – стараться услышать и понять, что от нас хочет Бог. Вся жизнь христианина от начала до конца – попытка понять волю Божию. А магизм – это всегда поиск каких-то выгод для себя и попытка сделать Бога заложником своих собственных хотелок.
– Проблема лжестарчества. Почему в православной русской среде есть такая тяга к поиску духоносных старцев? От каких потребностей идет этот запрос? Чего нужно бояться?
– Все необходимое для спасения души есть в любом месте, где совершается Евхаристия, – в каждом каноническом храме. Поэтому не нужно ничего и никого другого искать. У нас Церковь Апостольская, а не старческая. Понятно, что среди нас есть действительно святые люди, но, скорее всего, они проходят мимо и мы их не замечаем. Они просто живут с Богом и помогают людям. Если мы начинаем искать чудотворцев, то это – желание быстрого чуда, чтобы решить все свои проблемы магическим способом. Сколько свечек и куда поставить, чтобы что-то было… Найти такого чудотворца, который помолится, сможет договориться с Богом… Это совершенно нехристианский подход. Если вы приходите в общину, которая противопоставляет себя Церкви, где говорят: «Только у нас лучшая исповедь, только наш батюшка делает специальное лечение…» и т.п., уходите оттуда не глядя. Противостояние Церкви – это нездоровый признак. Если священник начинает вам приказывать, что делать, или вмешивается в разные аспекты вашей жизни, тоже уходите. Исповедь – это не инструкция для всех сторон жизни. Священник не должен говорить, сколько щепоток соли класть в борщ или каким способом покрывать крышу. Вы приходите исповедовать Богу свои грехи, священник – свидетель, он может дать духовный совет. Ему можно последовать или нет, выбор – за человеком. Священник может «приказать» не совершать смертного греха, во всех остальных случаях, если священник что-то приказывает, это неправильно, он так делать не должен. Священник не может женить, разводить, переселять, это – ваш выбор, ваша жизнь. Пастырь точно не специалист во всех вопросах жизни, чтобы говорить совершенно обо всем.
– Ваши впечатления от посещения Симбирской земли?
– Программа моего пребывания была очень насыщенной, я увидел самых разных людей. Все, что можно было вместить в эти три с половиной дня, мы вместили. Я видел живой интерес слушателей, ни разу встречи не превратились в мой монолог для скучающей аудитории. Это то, что меня всегда очень радует!
Беседовал иерей Владимир Маняков