Доклад на пленарном заседании регионального этапа XXXII Международных Рождественских образовательных чтений в Ульяновске; 30 ноября 2023 г.
Герасим, епископ Астраханский и Енотаeвский, в миру Георгий Добросердов, был сыном причетника села Бельского Балаганского округа Иркутской епархии. В жизни святителя Герасима, особенно в детские и юношеские годы, видны особые пути Промысла Божия, ведшие его к столь высокому сану — архипастыря Христовой Церкви.
О его святительском служении было предсказано ещё до его рождения. Отец его, причетник Иоанн, овдовев и оставшись с двумя малолетними детьми, вздумал жениться на дочери местного хлебопашца и торговца Марии. Мария не соглашалась выходить за него замуж, да и отец её, как человек зажиточный, не хотел выдать свою дочь за такого бедного жениха, притом же вдовца, имевшего двух малолетних детей. Но Иоанн не оставлял своего желания и продолжал искать её руки года четыре. Наконец, отец Марии Иван Гаврилович увидел во сне одного благолепного мужа в святительской мантии, который повелел ему не противиться воле Господней и отдать дочь свою за Иоанна, причем предсказал, что у них родится сын, который предназначен Господом быть святителем. После этого Иван Гаврилович объявил дочери о своем согласии на её бракосочетание с Иоанном, и она покорилась родителю.
Ровно чрез 9 месяцев, 26 октября 1809 года, у них родился сын Георгий. И по собственному расположению, а может быть и по внушению свыше, Георгий с самого юного возраста был склонен к уединению и молитве. Ребенок нередко становился в уединенном месте, воздевал руки к Богу и в сладость молился. Любимым его занятием было отправлять богослужение дома, причем он побуждал и престарелую свою бабушку молиться с собою по часу и более за печкою, на стене которой намалевывал углем Божию Матерь или Распятие. Любил он также рассматривать иконы и другие священные изображения. Увидев на иконе воина с отрубленной головой Иоанна Крестителя, он выковырял воину глаза, а на замечание горячо любившей его тетки о неуместности такого поступка отвечал изумлением и даже обиделся её мнимому хладнокровию к такому злодеянию.
Родители держали Георгия в строгости, особенно мать, которая нежно любила его, но вместе с тем была к нему взыскательна. Благочестивая и богобоязненная, она сама усердно молилась и сына учила читать утренние и вечерние молитвы. Со своей стороны и набожный отец всегда, во всякую погоду, водил с собою в храм к богослужению Георгия, где приучал его стоять скромно, не развлекаться посторонними предметами, а также петь и читать. Таким образом благочестивые родители посеяли в юной душе своего сына благие семена, которые в своё время принесли обильный плод. Проводя все время в доме или около дома, Георгий почти не имел общения с соседними детьми-сверстниками.
Семи лет Георгий умел уже бойко читать, стройно петь альтом на клиросе и добрую половину Псалтири знал наизусть. В 1818 году при их церкви освободилось дьячковское место. Причетник Иоанн, не имея средств дать образование Георгию, пожелал определить его на это место и с этою целью отправился вместе с девятилетним сыном в город Иркутск к епископу Михаилу. Владыка принял их и сказал, что невозможно зачислить место за таким малолетком, потому что он еще не в силах исполнять дьячковских обязанностей. Эти слова Преосвященного затронули детское самолюбие Георгия, и он смело сказал: «Да я и петь, и читать умею». Преосвященный изумился, поставил его пред собою и начал спрашивать, что он умеет читать и петь. Георгий прочитал ему наизусть несколько псалмов и пропел половину Херувимской песни. Обласканный Преосвященным, малютка обратился к отцу и сказал: «Ах, батюшка, да архиерей-то лучше нашего попа Евстафия!». Отец сконфузился, давал знак молчать и подергивал своего прыткого сына, а он, в упоении от радости, не унимался и продолжал повторять, что «архиерей лучше нашего попа Евстафия».
Заметив способности в мальчике, Преосвященный приказал отцу теперь же отвести его и поместить в духовное училище. Сначала Георгий жил в бурсе, а потом отец из тяжелой того времени бурсацкой жизни перевёл его на квартиру.
Году примерно в 1821-м родители наняли для него другую квартиру, но хозяева оказались старообрядцами-беспоповцами. Здесь юный Георгий попал в огонь искушений такого рода: часто его нежное сердце умилялось при виде сострадательности и видимой набожности его хозяев — ни одного нищего и бедного они не отпускали без помощи, часто и подолгу молились, но, к несчастью, были ожесточены против Святой Церкви, бранили её пастырей и почти всё святое. Богом хранимый отрок думал про себя, что не хороша та вера, хвалясь коею, всех между тем бранят, и чтобы не поколебаться в Православии, молил со слезами Господа явить ему, которая вера правая? И Господь, неистощимый в средствах спасения, давал всякий раз знать его сердцу, что нет чище, святее веры православной — той, в которой он растёт, которая засвидетельствована знамениями и чудесами, как на Востоке, так и в отечестве нашем, коею спасались преподобные, исповедники, мученики, святители.
Учился он прилежно, вёл себя скромно, часто проводил время в уединении и молитве. Однажды два старших ученика обидели кроткого Георгия, и он горько плакал. В это время в училище приехал ректор семинарии, архимандрит Николай. Увидев плачущего Георгия, он спросил его: «О чём ты плачешь?». Мальчик отвечал, что так, ни о чём. «Не может быть, — говорил ректор, — я слышал, как ты кричал: наверное, кто-нибудь тебя побил». Мальчик продолжал уверять, что его никто не бил. Ректор стал расспрашивать других, кто его побил, и ему открыли виновных. А Георгий, жалея своих обидчиков, потому что в те времена жестоко наказывали за проступки, со слезами на глазах продолжал уверять, что его никто не бил. Ректор, тронутый добрым сердцем Георгия, сказал ему: «Отныне да будешь ты Добросердов»; с тех пор эта фамилия была усвоена и ему, и брату его Харалампию.
Из духовного училища Георгий Добросердов перешел в духовную семинарию. С возрастаом в нём возрастала жажда уединения, и он часто мечтал оставить мир и жить в пустыне по примеру святых пустынножителей. Проезжая однажды к родителям в село Бельское, он заметил пещеру в скале, висящей отвесною стеною над рекою Белой. Эта пещера пленила его своим уединением и как бы манила к себе. С этих пор он стал ожидать благоприятного случая переселиться в эту пещеру и решительно стал удаляться от товарищей. Он беспрерывно занимался науками и чтением, а свободное время посвящал молитве. Стал вкушать пищу очень умеренно, а иногда по целым суткам и более оставался без пищи. При таком образе жизни он до такой степени полюбил молчание, что и о нужном говорил редко. Будучи в риторике (первый класс в семинарии, в котором, как и в других классах, обучались по два года) и приехав после каникул из дома в семинарию, он стал усердно читать Библию и жития святых из Четьих Миней. Это усилило в нём жажду духовной жизни.
В конце сентября, пред ужином, сидя за Библией, он вдруг почувствовал расположение к юродству и тут же в столовой, за ужином, начал юродствовать. Всю почти свою одежду он раздал неимущим. Необыкновенный образ его жизни был поводом к разным толкам и суждениям. Многие называли его сумасшедшим. Добрая и нежно любящая мать часто навещала его и, не понимая его самоотверженной жизни, впала в невыразимую скорбь. Она со слезами на глазах просила начальство обратить на него внимание, а потом, полагая, что с ним сильная меланхолия, просила уволить его домой, чтобы лечить его от этой болезни. Сначала семинарское начальство не внимало просьбам матери, потому что Георгий учился исправно, а потом согласилось уволить его. Это было в ноябре 1827 года, когда Георгию было 18 лет. Отец его, помня сон своего тестя, понимал, что сын его не без воли Божией вступил на сей трудный путь самоотверженной жизни, но бедная мать неутешно плакала, и наконец, по совету легкомысленных людей, уговорила мужа съездить верст за 50, в селение Иреть, за знахарем, полагая, что сын её помешался от любви. Привезли знахаря, но Георгий не допустил его к себе: бросал в него, чем попало. Видя свою неудачу, знахарь со стыдом возвратился восвояси.
После этого Георгий решился было бежать из родительского дома и водвориться в намеченной им пещере на реке Белой; но опасение, как бы начальство не взыскало с родителей за пропажу его из дома, побудило его отложить свое намерение, и он решился возвратиться в семинарию с намерением, чтобы его исключили за сумасшествие, и тогда уже водвориться в пещере. Возвратившись в семинарию, он усугубил свои подвиги и юродство, желая поскорее получить свободу. Ректор отправил его в губернское правление для освидетельствования,как сумасшедшего. В губернском правлении юный подвижник сказал назидательное слово на текст: «Праведный суд судите» (Иоан. 7:24). Речь его лилась рекой; члены присутствия слушали его с изумлением и недоумевали, зачем это его привезли сюда? Но Георгий, желая поддержать общее мнение о своем сумасшествии, начал говорить, что он окончил курс в семинарии и желает поступить в академию, хотя был еще в риторике. После этих слов члены присутствия поверили, что он сумасшедший, и отправили его в дом умалишенных.
Здесь Георгий сблизился с сумасшедшими, кротостью и незлобием сердца укрощал их бешенство и умилял их так, что все они полюбили его, ласкались к нему и слушались его. Так как нетрезвый надзиратель продавал порции их, и некоторые часто оставались голодными, то Георгий делился с такими от скудной своей порции. Не имея здесь особенного места для молитвы, Георгий обыкновенно ложился на койку, закрывался наглухо одеялом от шума и в умилении сердца возносил пламенные молитвы к Сладчайшему Иисусу. Однажды приехал в дом умалишенных губернатор И.Б. Цейдлер. Осмотревши умалишенных, он, между прочим, поговорил с Георгием и заметил, что он вовсе не сумасшедший. Сказав доктору, что «он не глупее вас», приказал перевести его в дом для призрения убогих и давать ему полную свободу прогуливаться по саду.
После сумасшедшего дома Георгию казалось, что его перевели «в Эдем сладости». Здесь он мог всецело предаваться молитве. При молитвенном подвиге он творил и дела милосердия. C кротостью и терпением он служил немощным старцам, чем только мог: иных поднимал с постели или переворачивал, другим подавал воду, третьим перевязывал раны, слепых и слабых водил на свежий воздух — и все призреваемые полюбили его и благословляли, как ангела, ниспосланного им с неба.
Как ни сладка была жизнь самоотверженного юноши в этом тихом уголке, но он должен был с ним расстаться. Смотритель дома призрения, тайно наблюдавший за Георгием, убедился, что он совершенно здоровый человек, и сказал ему: «Нет, мой друг, я вижу, что ты только притворяешься сумасшедшим! Оставь это притворство, а иначе я донесу твоему начальству обо всём». В это время и мать Георгия обратилась с просьбою к благочестивому старцу, иеромонаху Нифонту, служившему в Крестовой церкви, посетить её сына для духовного наставления. Георгий открыл ему свою душу и желание удалиться в пещеру, чтобы проводить жизнь подобно древним пустынножителям, питаясь одними кореньями и травами. Старец Нифонт, укрепляя его в духовных подвигах, советовал ему не пренебрегать дарами Божиими, не скрывать талантов в землю, а возвратиться в семинарию для продолжения образования. Георгий, сознавая справедливость слов отца Нифонта и опасаясь огласки со стороны смотрителя дома призрения, а также чувствуя непреодолимое влечение к образованию, оставил свое намерение поселиться в пещере и возвратился в семинарию.
Менее чем в полтора месяца он наверстал всё опущенное в науках и вместе с товарищами был переведен в философский класс (2-й класс семинарии). Занимаясь усердно науками, он не оставлял и прежних духовных занятий: молитва, пост и уединение были неотлучными его спутниками. Несмотря на запрет инспектора семинарии ходить ежедневно к богослужению и на приказание бывать за ужином, Георгий неопустительно ходил к утрене, обедне и вечерне и, по возможности, уклонялся от ужина. В праздничные дни он ходил к о. Нифонту, который беседовал с ним о духовных предметах и указывал ему то на ту, то на другую святоотеческую книгу. Георгий читал эти книги и услаждался ими с восторгом радости. После чтения творений святых отцов, любимым занятием его было делать выписки из книг.
Через год по возвращении из сумасшедшего дома он возымел непреодолимое желание написать надгробную речь по епископу Иркутскому Михаилу, который был ещё жив. Чрез несколько дней епископ Михаил действительно скончался, и написанная речь была сказана Георгием своевременно. На место епископа Михаила был переведён епископ Ириней (Нестерович), бывший Пензенский и Саратовский, человек строгой жизни и строгий к подчиненным. Георгий в это время был старшим над архиерейскими певчими, поэтому епископ Ириней хорошо его знал. Видя дарования, знания и высоконравственную жизнь Георгия, Ириней полюбил его и оказывал ему доверие, которое с течением времени все более и более возрастало, так что однажды, в каникулярное время, он дал ему весьма важное секретное поручение — отправиться на проповедь к бурятам и проездом поразведать о нравственном состоянии духовенства, с тем чтобы дурно живущих он постарался вразумить и наставить на путь истинный. В продолжении двух месяцев, июля и августа, он объехал почти всю Иркутскую область. Но только что он вернулся 3 сентября с рапортом к Преосвященному, неожиданно пришел указ об увольнении епископа на покой.
На доверие Преосвященного к Георгию многие смотрели с худой стороны, не исключая и семинарского начальства, и недоброжелательно относились к нему. А по увольнении епископа Иринея члены консистории, ректор, профессора и другие начали насмехаться над ним. Это был новый крест для Георгия, но Господь защитил его. Чрез два месяца по увольнении епископа Иринея на Иркутскую кафедру вступил архиепископ Мелетий (Леонтович), ныне прославленный в лике святых. У него был племянник, которому нужен был домашний учитель и воспитатель. Преосвященный просил ректора семинарии порекомендовать ему семинариста, причём добавил, что по достоинствам этого семинариста он будет судить о всей семинарии. Ректор, как ни был нерасположен к Георгию, волей-неволей вынужден был рекомендовать его, потому что лучшего и более надёжного семинариста не было.
В доме Преосвященного жизнь Георгия изменилась к лучшему, но благочестивое настроение души осталось то же. Он продолжал вести прежний образ жизни и питал свою душу Словом Божиим и творениями святых отцов, особенно Василия Великого, Иоанна Лествичника и Макария Великого. При таком образе жизни дух его все теснее и теснее сближался с Господом. В мае 1832 года он пережил видение, о котором рассказывал в своём дневнике так: «Пред утреней виделось мне, что я нахожусь на каком-то поле обширном и слышу гул и шум как бы грозы отдаленной. Шум и гул возрастали с каждою минутою все более и более. Наконец, заблистала молния, послышались страшные перекаты грома и звуки труб, им вторящих и ясно выражающих слова: ″Се, Господь грядет со славою, исходите во сретение Ему″. Как лист затрепетало во мне, при общем трепете, сердце мое, и сколько ни сильно в нем было в эти минуты чувство любви к Господу, сколь ни радо было исчезнуть оно в пучине величия Божия, вспомнив однако же слова писания: ″Не бо узрит человек лице Божие и жив будет″ (Исх. 33:20), я молил Господа сокрыть от меня, нечистого, зрак Свой пресветлый, невыносимый, благоговейно часто крестился, читая вслух при ослепительном блеске не прерывавшейся молнии: ″Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея″ (Ис. 6:3). Это явление было так живо, что и по пробуждении я продолжал креститься несколько минут и вслух говорить: ″Свят, Свят, Свят Господь Саваоф″».
В том же году Георгий окончил курс в семинарии вторым учеником. Не благоволивший к нему ректор семинарии не поставил его первым учеником. «Пожалуй, загордится молодой человек», — говорил он. По той же причине он в аттестате, выданном 10 августа 1832 года за № 525, унизил его успехи, отметивши их так: «Довольно хорошо, хорошо и порядочно». По окончании курса он хотел поступить в монашество, но по убеждению матери и по совету святителя Мелетия отложил это намерение на некоторое время — для испытания себя и приготовления к монашеству — и был определён учителем Иркутского духовного училища, а затем инспектором его.
В это время молодой учитель Георгий Иванович впал было в искушение. Сближаясь с своими сослуживцами, он мало-помалу, незаметно для себя, стал привыкать к обществу, скучал иногда из-за одиночества и даже храм Божий стал посещать всё реже и реже. Для препровождения времени он начал посещать знакомых, играть в карты и, наконец, почувствовал необходимость семейной жизни. Встретилась ему девица Наталья Михайловна, овладевшая его сердцем, и он обвенчался с нею 29 января 1836 года, после чего был рукоположен во священника, оставаясь учителем духовного училища. Но Промысел Божий неуклонно вёл теперь уже иерея Георгия к предопределённому ему святительскому служению. В 1840 году он овдовел и через год поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, где на последнем курсе принял монашество с наречением имени Герасим. Когда он по дороге в Санкт-Петербург был у Московского митрополита святителя Филарета, тот, между прочим, спросил его: есть ли у о. Георгия какая-нибудь протекция в Санкт-Петербурге, на что он ответил словами преподобного Иоанникия Великого: «Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый».
Окончил курс в академии в 1845 году вторым магистром. По окончании курса в академии он проходил разные должности в духовных семинариях — был учителем в Тверской семинарии, потом учителем, инспектором, а с 1849 года ректором Ставропольской семинарии, с возведением в сан архимандрита. В 1850 году перемещён на должность ректора в Симбирскую семинарию, в 1855 году в Харьковскую семинарию, в 1860 году в Калужскую семинарию.
За время его педагогического служения вполне раскрылся его талант проповедника. В 1860 году из печати вышел сборник его слов, открывавшейся проповедью, сказанной в кафедральном соборе Симбирска вечером в день Святой Пасхи 1853 года.
В год его перевода из Симбирска в Харьков монахиней симбирского Спасского монастыря Евсевией (Андреевой; †1866) было составлено жизнеописание архимандрита Герасима. Оно весьма любопытно и назидательно по задушевности и многим подробностям, знакомящим читателя с внешнею обстановкой жизни и с внутренним состоянием будущего святителя. Сведения об архимандрите Герасиме собраны автором жизнеописания на основании его рассказов, собственноручных его келейных журналов и писем. Рукопись жизнеописания сохранена астраханским священником Константином Егоровичем Добросердовым, сыном Преосвященного Герасима.
Как сама матушка Евсевия, так и её родные сёстры Александра Ефимовна фон Руммель и монахиня Евпраксия были духовными дочерьми отца Герасима, когда он был ректором Симбирской семинарии, пользовались его устным и письменным руководством в духовной жизни. Письма к Александре Ефимовне и вопросы матушки Евпраксии с ответами на них Преосвященного Герасима были напечатаны в журнале «Душеполезное чтение».
10 марта 1863 года хиротонисан во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. 13 января 1864 года Высочайше повелено ему быть епископом Ревельским, викарием Санкт-Петербургской епархии, а по причислении Эстляндской губернии к Рижской 24 июня 1865 года наименован епископом Ладожским.
Во время служения его в Санкт-Петербургской епархии святитель издал в журнале «Странник» краткий очерк «Блаженный Андрей Ильич» — о жизни Христа ради юродивого Андрея Ильича Огородникова. Это было первое печатное жизнеописание праведника, ценное тем, что писалось по живым рассказам непосредственных свидетелей. Святитель Герасим не застал блаженного Андрея в живых, однако вот что он сам пишет в предисловии к очерку: «Подробностями домашней жизни, кончины и погребения блаженного Андрея мы обязаны, между прочим, заметкам одной почтенной инокини симб[ирского] монаст[ыря] Аф[анасии] Еф[имовны] Андр[еевой], писанным ею по нашему поручению, года за три перед сим, и хорошо знакомой с племянницею блаженного Андрея — Агафьею. Что же касается до устных сказаний, то большая их часть заимствована и поверена нами, еще в бытность нашу на службе в Симбирске, от лиц, помнивших Андрея Ил[ьича] и знавших его хорошо. В числе последних считаю долгом указать: на достоуважаемаго Ив[ана] Фед[оровича] Сапожникова, бывшего градским головою в Симбирске в мое время (с 1851 по 1856 годы), о[тца] архим[андрита] алатыр[ского] монаст[ыря] Авраамия и других, более или менее известных всем своею добросовестностью» (Странник. №10, 1864. С. 5). Очевидно, что святитель, сам в юности имевший склонность к юродству, посчитал своей обязанностью сохранить сведения о блаженном Андрее для потомков.
Однако нам, сегодняшним, недавно отметившим четвертьвековой юбилей прославления юродивого Андрея Симбирского в лике святых, может быть непонятен церковный подвиг, принятый на себя святителем Герасимом. Дело в том, что современное святителю петербургское общество смотрело и вообще на юродивых, и конкретно на симбирского праведника совершенно иначе. Приведу для контраста небольшой фрагмент из книги с весьма характерным названием — «Стародавние старчики, пустосвяты и юродцы». Она вышла в том же Петербурге через 28 лет после выхода очерка епископа Герасима, её автор — петербургский сатирик и фельетонист Михаил Иванович Пыляев. Вот как он пишет о святом Андрее Симбирском (глава XVIII): «В числе юродивых шарлатанов в Симбирске находились и настоящие юроды и дураки. В ряду таких был там юродивый Андреюшка, сын бедного мещанина Огородникова, лишенный с самого рождения всех даров природы: немой, не могший без движения стоять на одном месте, а, подобно маятнику, качавшийся из стороны в сторону, переминаясь беспрестанно и издавая какие-то звуки. Он ходил всегда в одной только длинной рубашке и босой даже в сильные жестокие морозы, и, бегая по снегу, он не обнаруживал никаких признаков ощущения стужи. Он любил пить только один чай; занятием его было целовать полы, стены, углы и вещи, которые ему попадались в руки или на глаза; голосом издавал он одни дикие нечленораздельные звуки».
Тем ценнее для нас труд, предпринятый Владыкой Герасимом, которого Пыляев, к слову сказать, тоже упоминает на страницах своего «исторического» труда, отнюдь не забытого и переиздаваемого до сих пор.
26 января 1866 года святитель был назначен на самостоятельную кафедру в Самару. Два уезда тогдашней Самарской губернии — Николаевский и Новоузенский — сегодня бо́льшей частью находятся в пределах Саратовской области, и их территории примерно соответствуют Балаковской и Покровской епархиям Саратовской митрополии. Таким образом, под архипастырским управлением святителя Герасима находились не только самарские, но и саратовские земли. В частности, именно в святительство ладыки Герасима в селе Балаково Николаевского уезда (нынешнем городе, центре епархии) была построена Иоанно-Богословская церковь, а уже существовавшая Свято-Троицкая перестроена и расширена, построена Крестовоздвиженская церковь в селе Екатериненштадт того же уезда (нынешний город Маркс), полностью перестроена и обновлена ветхая Екатерининская церковь в уездном городе Новоузенске, в слободе Покровской Новоузенского уезда (нынешний город Энгельс, центр Покровской епархии) перестроена в тёплую Вознесенская церковь, старостой которой в годы советской власти был родной брат преподобного Гавриила Мелекесского — Афанасий Иванович Игошкин.
8 декабря 1877 года Преосвященный Герасим был перемещён в Астрахань. Он управлял Астраханской епархией уже на склоне своей жизни, два с половиною года, и умер 24 июня 1880 года; похоронен в нижнем Успенском соборе.
В святительском сане епископ Герасим, по отзыву хорошо знавших его людей, был таков: правда, законность, исполнение долга были отличительными чертами его деятельности. Иногда он казался как бы недоверчивым, важным, недоступным, взыскательным, но никогда не был мстительным, угрюмым, злопамятным. При долговременной работе над самим собою он умел вести себя перед людьми в духе кротости, простоты и сдержанности. Будучи сам человеком весьма мирным, он старался распространить мир и согласие и между другими и глубоко скорбел, когда усилия его не достигали цели. Привыкнув к лишениям, он всегда был доволен своим положением.
Образ жизни его был правилен и точен. Вставал в 4 часа и после молитвы прочитывал по главе из Ветхого и Нового Завета и житие дневного святого, а остальное время до ранней литургии посвящал корреспонденции. После ранней обедни до 12 часов занимался с просителями, затем обедал. После обеда час на моцион, полчаса на бдение, затем чтение газет, журналов, консисторских и других дел. Потом посещение всенощной, чаепитие, чтение духовных журналов и ведение дневника — до 9 часов. 10-й час посвящал на вечернюю молитву и чтение очередной кафизмы, затем отходил в опочивальню. Такой порядок узаконил он для себя и соблюдал до конца жизни. Имея крепкую веру в святое Провидение, он во всех несчастьях и бедствиях утешал и ободрял себя и других упованием на благость Божию. Со словами на устах «Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый» он и скончался.
Святитель Герасим нёс своё служение на территории большинства современных митрополий Среднего и Нижнего Поволжья — в Симбирске он служил и был ректором семинарии, в Самаре был правящим архиереем, часть его тогдашней епархии сегодня является заволжскими епархиями Саратовской митрополии, в Астрахани был правящим архиереем и сегодня почивает святыми мощами. Таким образом, святитель Герасим (Добросердов) является общим духовным сокровищем поволжских земель и молитвенником за православных волжан.
По инициативе Омско-Тюменской епархии 23 июня 1984 года угодник Божий был прославлен для местного почитания в Соборе Сибирских святых. 17 апреля 2005 года мощи святителя Герасима были открыты, подняты из крипты и поставлены в Успенском кафедральном соборе города Астрахани для поклонения. 16 мая 2023 года определением Священного Синода Русской Православной Церкви его имя было внесено и в Собор Симбирских святых.
Иерей Максим Плякин, секретарь комиссии по канонизации подвижников благочестия Саратовской епархии