15 сентября в Епархиальном управлении Симбирской епархии прошла пресс-конференция Митрополита Симбирского и Новоспасского Лонгина — первая по его прибытии и вступлении в должность. Владыка ответил на вопросы журналистов ульяновских изданий.
— Владыка, митрополит Прокл служил на Симбирской земле довольно продолжительное время, вплоть до самой смерти. После него очень часто менялись архиереи. Надолго ли Вы к нам?
— Мне тоже это интересно, но вопрос не ко мне — не могу обсуждать решение священноначалия. Готов служить здесь до конца своих дней. Я не предпринимал никаких усилий для того, чтобы сюда попасть, и не буду предпринимать никаких усилий, чтобы отсюда уехать.
— Действительно, архиереи менялись в Ульяновской области довольно часто, и в одном из городских пабликов кто-то озвучил версию, что митрополитов сюда отправляют как в ссылку. Как вы к этому относитесь?
— Я не воспринимаю это как ссылку, так говорить просто несправедливо. Думаю, это было сказано от какой-то обиды. Да, действительно, для того, чтобы та или иная территория устойчиво, стабильно развивалась, нужно, чтобы не было частой смены руководства. Хочу напомнить, что владыка Прокл здесь служил всю жизнь и скончался на кафедре. Замечательный был человек, его многие любили, и я достаточно хорошо его знал. Владыка Анастасий, насколько помню, дожил до пенсионного возраста и ушел на покой. Думаю, что всем нужно как-то успокоиться, не воспринимать происходящее с таким надрывом.
— По ситуации с Барышской епархией, Жадовским монастырем. Как говорил глава региона, там высокая заболеваемость коронавирусом, несколько монахов скончались. Что предпринимается сейчас, чтобы взять ситуацию под контроль?
— По моим сведениям, ситуация там уже под контролем. Любое место, где люди живут вместе, в одном помещении трапезуют, — это место повышенной опасности. Поэтому многие монастыри в самом начале развития эпидемии были закрыты на карантин. Скажем, в Саратовской епархии были закрыты все монастыри и семинария, другие учебные заведения. Поэтому до недавнего времени там никаких эксцессов с ковидом не было.
Я не знаю, какая была ситуация в этом монастыре, пока там не был. Мне нужно время, чтобы познакомиться сначала с Симбирской епархией, Барышская все-таки соседняя. Но мы говорили об этом с Сергеем Ивановичем Морозовым, он рассказал, что сейчас там все под контролем.
Да, мы столкнулись с эпидемией. Она очень неприятная, от нее люди умирают, и особенно люди в возрасте, обремененные хроническими заболеваниями. Насколько я знаю, скончавшиеся иноки находились в группе риска. Но наша задача — не допустить, чтобы эта ситуация повторялась где-то еще.
— Вы встречались с представителями кафедры теологии УлГПУ? Планируется ли развивать это направление?
— Пока не встречался. Но в Саратове у епархии были очень добрые отношения с кафедрой теологии Саратовского государственного университета, которая тесно сотрудничала с духовной семинарией. У меня были личные добрые отношения со студентами-теологами. И саратовские студенты уже побывали здесь на кафедре теологии и рассказали мне о ней.
— За последние дни на сайте епархии появились указы о новых назначениях. Верно ли то, что ваши люди сейчас замещают те места, которые покинула старая команда?
— Да, так же, как и в Саратове: места, которые покинула команда, уехавшая вместе со мной, замещает та команда, которая приехала с владыкой Игнатием. Это штатная ситуация. Я уже прочитал этот «вопль»: караул, все пропало, саратовские настоятели сменяют ульяновских… Я как-то сказал, что не собираюсь никого менять просто ради того, чтобы заменить одних людей другими. Это не значит, что я даю торжественное обещание никого и никогда не менять. Потому что всякое случается, и повторю, что архиерей — это в переводе «надзиратель». Моя задача сделать так, чтобы все подведомственное духовенство работало, и работало активно и успешно. Но если я буду видеть, что мои уговоры, распоряжения, просьбы не выполняются, конечно, буду принимать, в том числе, и кадровые решения. Это совершенно естественно. Так поступает любой архиерей, как и любой начальствующий в той сфере, которая ему поручена.
Указы пока были на вакантные места или на места, которых не было раньше. Скажем, своего личного секретаря я назначил настоятелем храма в честь Новомучеников и исповедников Российских при Архиерейской резиденции. Этого храма еще не было, владыка Иосиф его доделал буквально в день отъезда. Мы сами определили, в честь кого он будет называться, поскольку в этом доме, насколько я знаю, было много людей уничтожено в свое время (по некоторым сведениям, в 1937 г. в здании располагался горотдел НКВД, и в подвалах производились расстрелы — Ред.). Я предложил, чтобы этот храм был освящен именно в честь Новомучеников и исповедников Российских, исходя из истории этого дома.
Или, например, храм Всех святых — там вообще не было настоятеля. Это деревянный храм, который находится на территории Спасо-Вознесенского собора. Кто-то или сам очень испугался, или решил окружающих напугать — поэтому и выходят такие странные статьи.
— На сайте Симбирской епархии вышла заметка, что состоялось совещание по вопросам строительства Спасского женского монастыря. О чем Вы договорились с Игорем Любченковым?
— Мы говорили о строительстве Спасского собора, о проекте его убранства. Да, И.В. Любченков — благодетель монастыря, который помогает восстанавливать собор. Мы с ним уже несколько раз общались. Он производит впечатление верующего человека, заинтересованного в том, что делает. Надеюсь, Господь поможет, и собор будет восстановлен. Кроме того, мы дали техническое задание архитекторам, которые будут создавать проект обустройства всей территории монастыря. От него осталось немногое… Сейчас стоит задача объединить сохранившиеся и новые постройки. Это очень сложно.
— В Симбирской епархии есть два женских монастыря. Будут ли восстановлены мужские? На Сурской горе, как предлагал владыка Иосиф, или на месте Покровского?
— В Сурском районе не было монастыря. Я там пока не был, поэтому не готов дать ответ на вопрос о необходимости строительства там монастыря. Что касается Покровского монастыря — если его восстанавливать, то только на территории Спасо-Вознесенского собора. Там, где он был, сейчас парк. Вы сами прекрасно понимаете, что будет, если мы захотим строить монастырь на месте сквера…
Я считаю, что мужской монастырь нужен, но главная проблема — в насельниках: кто будет в нем жить? Эта проблема решаема, но она первична. Главное — это люди. Если будет братство, то и камни мы подыщем. Я сторонник развитой монашеской жизни в епархии. Но сейчас для меня это больше абстрактный разговор, не представляю пока, как это можно сделать.
— В одном из Ваших интервью Вы сказали, что считаете меры по закрытию всех храмов и церквей чрезмерными. Изменилось ли Ваше мнение?
— Я действительно считал и считаю, что полное закрытие храмов, опечатывание их и прочие вещи — это неправильно. И не только я — так считает и Совет по правам человека при Президенте России, и очень многие люди. Но при этом убежден, что должны приниматься соответствующие медицинские меры. Здесь я их не обнаружил, но в Саратове мы меряли температуру прихожанам на входе (сейчас заказали сюда, в епархию, такие градусники), обязательно дезинфицировали руки людям и давали маски тем, у кого их не было. Посмотрим, и будем поступать дальше в зависимости от ситуации. Конечно, мы все надеемся, что постепенно эпидемия пойдет на спад, мы вернемся к нормальной жизни. Но повторю: полное закрытие храмов при том, что открыты все производства, торговые площади, работает общественный транспорт, — мера излишняя.
— Несколько интернет-порталов размещали критическую информацию про Вашего предшественника, связанную с вопросом запрета отпеваний на дому и повышением цен на требы. Какова Ваша позиция по вопросу отпеваний вне храма? Считаете ли уместным поднимать цены на требы?
— Повышение цен на требы зависит только от общей экономической ситуации в стране: вы сами понимаете, что Церковь живет только на те средства, которые люди приносят в храм — пожертвования. Поэтому время от времени цены повышаются. И если, скажем, булка хлеба стоит 100 рублей, а свеча — 5, то через какое-то время люди, которые в церкви работают, хлеба купить не смогут. Мы давно не повышали цены в Саратове, не помню, когда это было. По всей стране они примерно одинаковы.
Что касается отпеваний на дому, то я не сторонник этого. Само по себе церковное чинопоследование, будь то венчание, крещение, отпевание, должно совершаться в храме. Если рядом нет храма, и люди не могут принести покойника в церковь, это одно дело. Но когда священники сознательно совершают требу вне храма, это плохо по нескольким причинам. Во-первых, деньги идут не на развитие храма, а кому-то в карман; во-вторых, отпевания превращаются зачастую в пародию. Наверняка, вы слышали негативные отзывы о таких требах: «Батюшка пришел, кадилом помахал, что-то пропел непонятное за 5 минут»… А если отпевание совершать по уставу, оно будет длиться минут 40-50.
Зачастую еще вмешиваются похоронные агентства, договариваясь с определенным священником или учиняя преграды, если вы решите отпевать усопшего в церкви. Подобные проблемы есть во всех епархиях. Я пытался с этим бороться, но понял, что плетью обуха не перешибешь. Поэтому на всех кладбищах Саратова мы построили храмы. Это резко снизило остроту ситуации, процентов на 90. И здесь я не собираюсь предпринимать каких-то резких запретительных мер, но порядок наводить нужно.
— В чем Вы еще видите разницу между Саратовом и Ульяновском? Что бы хотели здесь изменить?
— В полной мере пока еще не могу сформулировать ответ. Из того, что уже заметил — мало храмов. Большинство новых — крохотные, деревянные. Служба в них совершается крайне редко, по субботам и воскресеньям. Я проехал в воскресный вечер по нескольким новым храмам — везде замки, никого нет. Это неправильно.
— Одним из первых храмов, который Вы освятили, стал храм в монастыре на улице Дворцовой. Я думаю, Вы знаете, какая ситуация происходит вокруг этой территории? Что может сказать митрополия?
— Я посмотрел подборку документов по этому поводу. Пока не понял, в чем суть проблемы. Может быть, плохо еще разобрался. Но я знаю, что ведется следствие. И если там есть нарушения и поводы для уголовного наказания, пусть суд вынесет это решение.
— В свете последних событий: у нас в воскресенье были выборы. Могут ли священослужители идти баллотироваться в депутаты? Как Вы относитесь к тому, чтобы Церковь участвовала в политике?
— Первое: в голосовании участвуют все совершеннолетние граждане, имеющие право голоса. Мы не лишенцы, мы точно так же имеем это право. Я, правда, не ходил на выборы, потому что пока еще у меня прописка саратовская.
Что касается возможности быть избранными — для духовенства это запрещено решением Архиерейского собора 1997 года. Наверное, помните — был такой священник Глеб Якунин, депутат Верховного Совета. Почему его запретили? Потому что, когда было принято решение, что священнослужители не могут баллотироваться и быть депутатами законодательных собраний любых уровней, он отказался его выполнить. С тех пор ни один священник никуда не баллотируется. Есть и более древние церковные каноны, которые напрямую запрещают священнослужителям, как это звучит по-славянски, «вдаваться в народные управления», то есть принимать на себя какие-то властные функции.
— Как Вы относитесь к тому, что священники выходят в соцсети, отвечают на вопросы?
— Я сам очень давно этим занимаюсь. На сайте Саратовской епархии есть целая рубрика «Вопрос архиерею», где можно прочитать мои ответы примерно с 2003 года. Главное, чтобы священник, который ведет деятельность в интернете, оставался верен своему призванию и не превращался в коуч-проповедника.
— В Симбирской митрополии очень много святынь. Какую святыню почитаете Вы, и появится ли музей в епархии?
— Музей необходим, надеюсь, со временем мы его обустроим, но для этого необходимо помещение. Важно сначала решить вопросы материально-технического плана.
А любимой святыни у меня нет: я не понимаю «градацию святынь» — эта любимая, а эта нет… Мне кажется, это кощунственно. Место, которое мне очень близко по духу, — это Троице-Сергиева лавра. В моей жизни мощи преподобного Сергия — это главная святыня, у которой моя церковная жизнь началась, состоялась и продолжается.
— Как Вы смотрите на то, чтобы изымать здания, которые когда-то принадлежали Церкви, у государства?
— Вопрос хороший, но слово «изымать» здесь не подходит. Государство очень давно взяло на себя обязательство возвращения Церкви ее имущества. В Саратове было возвращено достаточно много церковных зданий, но осталось много и тех, которые не вернули. Например, в церковных зданиях находятся сегодня музей краеведения, военный госпиталь. Мы никогда не просили их отдать, так как понимали, что нигде поблизости нет места, чтобы построить аналогичные помещения.
Нужно изыскивать возможность, чтобы возвращение церковных зданий происходило без социального напряжения. Яркий пример — здание Саратовской духовной семинарии. Прежде его занимали несколько факультетов Саратовского государственного университета. Когда оно пришло в полную негодность, университету построили новый корпус, и они туда с радостью переехали, а руины отдали нам. Восстанавливать это здание было очень тяжело, понадобились большие средства. Но я считаю, это нормальный способ взаимодействия: сначала удовлетворить потребность учреждения в помещении, а потом восстанавливать историческую справедливость.
— В период пандемии часто говорят о благотворительности и благотворителях. Как Вы считаете, стоит ли верующему человеку говорить о своих добрых делах?
— «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6, 3) — это евангельский принцип. Конечно, лучше о благотворительности не говорить, особенно если это частная благотворительность (например, вы решили кому-то помочь — неважно, соседке, маме, теще, еще кому-то). Совершенно не обязательно об этом тут же рассказывать в интернете или на лестничной площадке. Если же помогает какая-то благотворительная организация, иногда необходимо об этом написать или сообщить, исходя из тех условий, в которых мы сейчас живем. Просто для того, чтобы люди знали, кому они жертвуют деньги, кто благополучатель этой помощи. Это зависит от ситуации. Когда, повторюсь, это твоя личная жертва, совершенно не обязательно, даже не нужно, никому об этом говорить.
— У нас в Ульяновской области было хорошо налажено сотрудничество епархии с органами исполнения наказаний, с правоохранительными органами. Как у вас эта работа строилась в Саратовской области?
— Да, у нас тоже были очень хорошие взаимоотношения и с военными, и с УФСИН. Здесь, насколько я понял, они тоже на уровне. Будем продолжать и помогать.
— В каждую колонию — по церкви?
— Если в этом будет необходимость, то да. У нас есть неплохой опыт: несколько человек в Саратове начали ходить в храм в колонии и потом, выйдя на свободу, они не бросали, некоторые даже потом работали у нас. Я считаю, что если даже один человек смог изменить свою жизнь, это оправдывает все наши усилия.
— Владыка, каковы Ваши главные принципы в деле управления епархией?
— Никогда не задумывался об этом. Наверное, не навредить, помочь и постараться воплотить в жизнь свое видение церковной жизни.