Тот, кто впервые увидит икону «Собор святых, в земле Симбирской просиявших», наверняка, будет удивлен. Потому что среди восьми человек, изображенных на ней − среди иереев и протоиереев, во втором ряду справа стоит женщина в монашеском одеянии. Как и многие другие симбирские новомученики, монахиня Екатерина (Декалина) пала жертвой богоборческой власти в советское время и была причислена к лику святых относительно недавно.
Лишь в середине 2004 года монахиня Екатерина (Декалина) была прославлена в чине преподобномученицы. Будучи монахиней Симбирского Спасского Новодевичьего монастыря, в 1937 году она попала под арест, и, претерпев мучения за свою веру, была казнена ночью с 17 на 18 февраля 1938 года.
Хотя с той поры миновало уже больше полувека, её подвиг – вне времени. Он навсегда запечатлел имя Екатерины Декалиной среди других подвижников земли Симбирской.
Но каким человеком она была? В какое время жила? Что мы знаем о её подвиге? На эти вопросы мы попытаемся ответить.
В последние годы историки, краеведы и богословы все больше внимания уделяют тем святым, от которых нас отделяют не века, а всего лишь десятилетия. Сильные и отважные люди, которые пострадали за веру в двадцатые и тридцатые годы – сегодня они ценный пример для наших современников. Пример веры истовой и несокрушимой, благодаря которой Православие выдерживало любые испытания во все времена.
Симбирская земля – не исключение. И стоит отметить, что история местных новомучеников тесно связана с историей Спасского монастыря. Ведь за годы красного террора одних только монахинь из этого монастыря было расстреляно более двух десятков. В истории этого места, словно в зеркале, отразилась вся история гонений на Православие в Симбирске-Ульяновске.
Симбирский Спасский Новодевичий монастырь возник практически одновременно с городом. Город и двадцати лет еще не стоял, а монастырь уже жил и развивался. К концу ХХ века он занимал огромную территорию. За триста лет он занял целый квартал – в пределах современных улиц Спасской, Бебеля, Карла Маркса и Пожарного переулка.
Жители говорили о нем с гордостью. И это не удивительно. Во главе монастырского ансамбля стоял прекрасный пятиглавый храм в византийском стиле с высокой колокольней и тремя алтарями в ряд. Позолоченный иконостас был привезен из Москвы. Там же были написаны и все иконы.
Когда-то краса города, предмет восторженных откликов горожан и приезжих, после революции Спасский монастырь успел побывать и трудовой артелью, и концлагерем, и общежитием студентов, и рабочим городком. В 1928 году здесь хотели устроить музей церковной старины, в 1929 году – клуб металлистов, потом здесь была биржа труда и горстрахкасса, а в 1930 году главную церковь монастыря начали разбирать.
Вначале сняли колокола, а затем, позже, всё оставшееся отдали школе имени Ленина – «как строительный материал». И даже то, что осталось, разбирали еще четыре года. Монастырь ведь строился на века.
Поначалу, когда обитель собирались закрыть сразу – уже в первые годы революции, монахини всем миром писали письма по всем инстанциям, начиная от председателя губисполкома Гимова и заканчивая своим знаменитым земляком – Лениным. Из Москвы в Симбирск пришли запоздалые директивы от Бонч-Бруевича и Калинина, которые советовали повнимательнее отнестись к обители, но к этому времени было уже поздно – монастырь был уже закрыт и разогнан Гимовым.
Однако, и монастырь, и сестры, живущие в нем, и прихожане стали примером того, как народ, объединившись, может протестовать против воли богоборческой власти. Само собой, властям это не нравилось. Поэтому они, в отместку, стремились ускорить процесс ликвидации монастыря.
Но обитель упорно боролась до конца. Тем примечательнее, что среди последних его монахинь была и преподобномученица Екатерина (Декалина). Она стала непосредственным свидетелем его угасания и прошла с другими монахинями весь путь до самого конца.
А конец этот был страшен.
Дело № П–1621, по которому проходила матушка Екатерина, было начато в декабре 1937 года. Озаглавлено оно очень пафосно: «О церковно-монархической фашистско-повстанческой контрреволюционной организации в городе Ульяновске». Правда, в результате не был арестован с поличным ни один террорист, ни один мятежник, ни один повстанец или фашист. Да и расследовалось оно всего три недели.
Итогом дела стали 55 человеческих жизней – 55 смертных приговоров.
Среди приговоренных были люди самых разных чинов: монахини и митрополиты, архиепископы и простые сельские священники, многие миряне. Среди священнослужителей были, как обновленцы, так и представители Патриаршей церкви. Среди мирян – красноармейцы, сторожи, церковные старосты и многие другие.
К концу тридцатых годов люди уже привыкли к тому, что религиозные дела сопровождались произволом, но этот случай был действительно вопиющим.
До сих пор, по рассекреченным данным, это дело является одним из самых кровавых и массовых по числу жертв за все время работы ульяновского НКВД.
И всего через два года после вынесения приговора на скамью подсудимых, за нарушение законности, сели уже сами палачи – таким зверским и беспредельным даже по сталинским меркам было правосудие в их исполнении.
В своих показаниях они не скрывали ничего. Пытки, избиения, наговоры, ложные доносы – через все это прошли те, кто был арестован в декабре 1937 года. И оттого каждый из погибших, без сомнения, может считаться мучеником.
К матушке Екатерине, в дом на спуске Степана Разина сотрудники НКВД пришли почти под самый Новый год, 29 декабря. Здесь она жила вдвоем со своей старой подругой – Анастасией Фокиной, тоже монахиней Спасского монастыря.
Дом был очень маленьким. Желающие и сегодня могут увидеть его. Заброшенный зеленый деревянный дом в три окна стоит сразу у дороги, идущей под горнолыжным склоном у бывшего поста ГИБДД в районе Императорского моста. Его адрес сегодня: улица Спуск Степана Разина, 27.
Обставлено их жилье было аскетично. Здесь стояли две кровати, комод, небольшой шкаф, стол и несколько стульев. На стенах висели иконы из Спасского монастыря. По приходу сотрудников НКВД там все было перевернуто вверх дном – но в ходе тщательного обыска не было найдено ничего. И все равно обеих живущих в доме женщин арестовали.
К этому времени следствие уже практически подходило к концу, и большинство товарищей матушки Екатерины по несчастью были арестованы.
Никто и не разбирал, в чем конкретно виноваты эти две женщины. Просто кто-то вспомнил их имена во время допросов… И случайно названное имя быстро перекочевало в очередной заготовленный следователями донос, который кто-то из арестованных подписал под пытками.
На момент ареста и монахине Екатерине, и монахине Анастасии уже далеко за пятьдесят. Ну в чём можно обвинить монахинь, изгнанных из собственного монастыря? Ведь вся жизнь Екатерины Декалиной была примером спокойного, смиренного и тихого служения Богу.
Родилась она в 1875 году, в селе Панская Слобода Тушинской волости Симбирской губернии в семье крестьянина-середняка. Жила семья скромно, но не голодно.
Дом у Декалиных был добротный, вокруг него был разбит большой сад, в хозяйстве имелись лошадь и корова. В семье было четверо детей. У Екатерины было двое сестер – Евдокия и Елизавета, а также брат Василий. В храм Декалины ходили все вместе, но самой набожной в семье все равно считалась Екатерина.
Поэтому, когда уже в возрасте 15 лет она сказала родителям, что хочет уйти послушницей в монастырь, те, хотя и не сразу, но одобрили её решение.
20 ноября 1890 года Екатерина Декалина поступила в Спасский Женский Новодевичий монастырь. 23 года спустя, в ноябре 1913 года, она была определена в число рясофорных послушниц, трудиться при монастырской часовне.
Руководство монастыря ценило рассудительную насельницу. Так, в 1917 году, в ведомости о монашествующих Симбирского Спасского женского третьеклассного монастыря напротив имени Екатерины было записано: «хорошей жизни, послушание исполняет усердно».
Когда монастырь закрыли окончательно, матушка Екатерина (Декалина) и матушка Анастасия (Фокина) купили вскладчину маленький дом у спуска к Волге, и поначалу работали в учреждении «Техлессемкультура». Однако вскоре их с работы уволили. Тогда как раз начались чистки по классовому признаку – и бывших «служительниц культа» попросили покинуть штат советской организации.
Поэтому, потеряв работу, как и многие другие монахини, они продолжили зарабатывать на жизнь шитьем, стегая одеяла и покрывала.
Родственники Екатерины, жившие неподалёку и промышлявшие рыбалкой на Волге, приносили им свежую рыбу. А за окнами был небольшой яблоневый сад. Из фруктов и ягод женщины варили варенье. Однако его, что интересно, они никогда не продавали. А все, до последней банки, раздавали детям или относили в детский приют.
По рассказам двоюродной правнучки матушки Екатерины – Татьяны Ивановны Буцыгиной, она и после выселения из монастыря не утратила своего потрясающе доброго и милосердного характера. Порою, отказывая во многом себе, она стремилась угостить чем-то вкусным соседских детей.
Однако, в детях она в первую очередь воспитывала тягу к внутренней красоте, красоте духа. А дети, по рассказам племянницы святой – бабушки Татьяны Ивановны, действительно посещали матушку Екатерину часто. Племянница посещала её почти каждый день по пути из третьей школы, так как жила совсем рядом – чуть ниже, у железнодорожной станции. Но приходили в гостеприимный дом к женщинам и другие соседские дети.
Впоследствии, на допросах все это женщинам припомнили. И варенье, и посиделки с детьми, и посещение приюта.
Первым делом, чтобы не утянуть за собой близких, друзей и знакомых, словно зная наперед тактику чекистов, матушка огородила их. Она заявила, что в доме живет уединенно и ни с кем, кроме Анастасии Фокиной, не общается, проводя время в молитвах и чтении псалмов.
Трудно сказать, поверили ли ей тогда, но одно можно утверждать точно: никто из её близких в дальнейшем под суд не угодил. И смертоносное чекистское «а кого еще из служителей культа вы можете назвать?» не пополнило список расстрелянных новыми невинными жертвами.
Однако, судьба матушки Екатерины была решена практически с самого начала. Ведь идеалы своей веры она отстаивала перед сотрудниками НКВД без малейшей тени страха.
Историки склонны полагать, что именно по этой причине практически все священнослужители из того злосчастного дела № П–1621 были расстреляны, а к лагерной ссылке приговорили лишь мирян.
Миряне могли сломаться, оговорить себя под пытками, отречься. Но верные служители церкви Христовой – никогда.
Не оговорили они ни себя, ни других. Большинство протоколов их допросов похожи друг на друга, как две капли воды. Канцелярский язык, одинаковые формулировки, односложные ответы – все это указывает на то, что они были напечатаны, возможно, даже без ведома самих арестованных. От них требовалась только подпись.
Протокол матушки Екатерины в этом плане немного выделяется на фоне других. Потому как здесь, помимо типично следовательских фраз, чувствуется и реальная готовность умереть за веру. Роковая готовность, стоившая матушке жизни.
− Вы являетесь членом церковно-монархической контрреволюционной организации. Требую чистосердечных признаний, − буднично требовал от нее следователь.
Но матушка отвечала честно.
– Членом церковно-монархической организации я не состояла и о существовании таковой не знала.
Следователь пытался укорить её:
— Выше Вы говорили, что Вы высказывали недовольство против советской власти, что она закрыла церкви, сажает верующих в тюрьмы. Вы знаете, что этим самым Вы помогаете врагам советской власти?
Однако, матушке нечего было скрывать. Она не боялась говорить о своих взглядах:
– Да, я понимала это, и делала это с тем расчетом, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше верующих. Вот тогда мы потребовали бы, чтобы нам открыли церкви, и, по моему убеждению, это сделать нам бы удалось. Я также надеялась на то, что долго советская власть не просуществует. Я видела это ещё и в том, что сейчас очень много недовольных ею за все вот эти притеснения.
– Расскажите, что вы говорили относительно конституции и выборов в Верховный Совет? – уточнил чекист.
– Относительно конституции я говорила, что она нам ничего не даст, в советы попадут коммунисты, а коммунисты против религии. Вот если бы своих кандидатов избрали бы верующие, тогда бы другое дело. Этим самым я говорила против выдвинутых кандидатов и всей выборной системы. Лучше пойти в церковь, чем на выборы, – просто и ясно сказала матушка небывалую по тем временам крамолу.
Она осталась честной во всем. Честной пред окружающими и честной перед собой. Но во времена Большого террора – это был гарантированный смертный приговор.
Хотя мама Татьяны Ивановны Буцыгиной и рассказывала, что в матушке чувствовалось огромное количество нерастраченной доброты и любви, она, в тоже время, умела поставить на место любого человека, будь то ехидный сосед или следователь НКВД.
Наверняка, это тоже повлияло на её приговор. Матушка Екатерина ни от чего не отказывалась, и не отрекалась. Наоборот, даже на пороге смерти она верила и не боялась говорить об этом открыто.
У нее всегда было очень четкое представление о том, кто и как должен себя вести, и с этой твердой уверенностью она не рассталась до конца своей жизни.
Та бескомпромиссность и стойкость, которую матушка проявила под арестом, по мнению некоторых историков, и могла стать причиной, по которой из всех казненных в тот день именно Екатерина Декалина была причислена к лику святых. Матушка стала тем самым образцом, четким и ясным. Образцом того, как должен вести себя верующий человек в пору гонений.
И вот, 17 февраля 1938 года была поставлена последняя точка в этом деле. В эту же дату теперь отмечается общецерковная память преподобномученицы Екатерины.
Ночью, на расстрел из внутренней тюрьмы ульяновского НКВД вывели огромную массу людей. К высшей мере наказания приговорили 55 человек. Еще восемь человек приговорили к 10 годам лагерей.
Преподобномученица Екатерина (Декалина) тоже оказалась среди приговоренных к смерти.
Как бы парадоксально это не звучало, но когда борьба с церковью только начиналась – всего какими-то 7-8 годами раньше, она еще не была такой дикой. В начале тридцатых годов людей хотя бы расстреливали по одному, и по итогам каждого расстрела составлялись акты, где о судьбе человека говорилось, хоть и жестоко, но честно: осужден, расстрелян, погребен, дело закрыто.
А вот к 1938 году о таких мелочах уже никто не заботился. И где теперь покоятся эти пятьдесят пять мучеников, а вместе с ними и еще сотни человек – точно не знает никто. Чекисты унесли эту тайну с собой могилу. Наиболее вероятным местом погребения мучеников 1938 года считается захоронение на старой городской южной свалке – за мостом через железнодорожную выемку недалеко от Моторного завода, там, где заканчивается улица Кирова и начинается улица Локомотивная. Там сейчас находится здание СМУ-62.
А ведь по одним только церковным делам в том году расстреляли 222 человека. Самое печальное в этой истории то, что совсем скоро все снова встало на свои места. Буквально через два года после казни матушки Екатерины, и тоже в декабре, только уже 1939 года, её палачей арестовали и за превышение полномочий отправили в лагеря. Расстрелянных в 1938-ом реабилитировали в 1956-ом году. Посаженных в лагеря еще раньше – в 1940-ом, как только закончилось следствие по делу чекистов.
Сегодня многие задают себе вопрос, что же двигало теми мучениками, которые даже под дулом пистолета не отрекались от Господа? Часто возникает вопрос: почему они не отступились, не переждали?
Ответ на этот вопрос звучит не реже. Им часто спекулируют все, кому не лень. Он истерт. Он затаскан. Но другого ответа на этот вопрос, увы, действительно нет. Все это – за что погибали новомученики – было действительно свято для них. И они в это верили. Это была та самая, исконная, библейская вера, с которой люди переставали бояться смерти.
На допросе следователь спросил у матушки Екатерины, в чём заключалось её недовольство советской властью?
На что он получил прямой ответ: «Я везде говорила, что существующим порядком вещей недовольна, потому что советская власть устраивает гонения на верующих, закрывает монастыри и церкви, священников арестовывают ни за что, за одно то, что они верующим говорят правду; конечно, эта власть не от Бога, а от антихриста… а я убеждена в существовании Бога и буду говорить об этом до самой смерти».
Д.В. Макаров
А.В. Казюханов
Симбирский центр Православной культуры